Летом 1803 года жители Петербурга стали свидетелями интересного события.
В столицу прибыл известный французский воздухоплаватель Я. Гернерен, дабы впервые в истории России предпринять с самого «высочайшего» разрешения несколько своих диковинных путешествий на воздушном шаре.
Первый полёт Гернерен совершил 20 июня вместе со своей женой в присутствии Александра I и всего царского двора. Спустя месяц он вновь поднялся в воздух на этот раз с генералом С. Львовым. Львов, заплативший за место в гондоле кругленькую сумму,
стал героем дня и первым русским аэронавтом, совершившим полёт в качестве пассажира.
Среди многочисленных зрителей, которые наблюдали за приготовлениями к полёту в саду Кадетского корпуса, был и скромный чиновник А.И. Сулакадзев. Воздушный шар благополучно взлетел и вскоре превратился в едва заметную точку. Публика стала потихоньку расходиться. Побрёл домой и Александр Иванович…
О чём размышлял он тогда – мы можем только догадываться. Однако некоторое время спустя завёл небольшую тетрадочку, которую озаглавил «О воздушном летании в России с 906 лета по Р.Х.», и стал заносить в неё разные любопытные сведения из прочитанных книг и рукописей о попытках воздухоплавания наших предков.
Сулакадзев среди антикваров был фигурой заметной. Знали о нём даже императоры Александр I и Павел I. На скромные средства собрал Александр Иванович огромную библиотеку, насчитывавшую по его каталогу свыше 2000 редчайших рукописей. Все эти сокровища Сулакадзев… собственноручно изготовил и охотно показывал сослуживцам и аристократам-коллекционерам.
Некоторые проницательные современники Александра Ивановича догадывались о его деятельности. «Подделки, впрочем весьма неискусные… в большей части рукописей и теперь ещё мне памятны», — отмечал археограф П. Строев.
«Сулакадзев, которого я знал лично, — вспоминал выдающийся филолог академик А. Востоков, — имел страсть собирать рукописи и вместе с тем портить их своими приписками и подделками, чтобы придать им большую древность… так называемая им «Оповедь», есть такого же роду собственное его сочинение, исполненное небывалых слов, непонятных словосокращений, бессмыслицы…»
Уже при жизни Сулакадзев попал в «Справочник исторический о бывших в России писателях…» Е. Болховитинова, где его «Боянов гимн» и «Произречения новгородских жрецов» назывались «мнимыми».
… В 1830 году статский советник Сулакадзев умер. Вдова безуспешно пыталась продать его «бесценную» коллекцию. В конце концов всю библиотеку приобрёл по дешёвке купец Шапкин и распродал… на вес в ближайшие лавочки. Печатные книги приобрели петербургские библиофилы. Остальные бумаги разбрелись по России, осели в собраниях любителей древностей и терпеливо ждали своего «звёздного» часа.
А что стало с тетрадочкой «О воздушном летании…»? Нет, не погибла она в безымянной печке в бурном XIX веке. Мирно пролежала многие годы у библиофила Я. Березина-Ширяева. После его смерти рукопись нашёл А. Родных – служащий одного страхового общества – и поспешил опубликовать в иллюстрированном журнале «Россия» в 1901 году.
Но время этой рукописи ещё не пришло. Пройдёт несколько лет, прежде чем самолёт стремительно влетит в XX век и слово «первый» не будет сходить с заголовков газет и журналов. Первый полёт с пассажиром! Первый перелёт через Ла-Манш!
Вот в эти-то годы скромная тетрадочка Сулакадзева и пришлась как нельзя более кстати. Настоящая энциклопедия отечественного воздухоплавания! Изложенная в хронологическом порядке. С точной датировкой каждого события. И с указанием источников.
А в Рязани, говорится в ней, в 1731 году, случилось нечто удивительное: «подьячий Нерехтец Крякутной фурвин зделал как мячь большой, надул дымом поганым и вонючим, от него зделал петлю, сел в неё, и нечистая сила подняла его выше берёзы, и после ударила его о колокольню, но он уцепился за верёвку чем звонят и остался тако жив…»
Пилатр де Розье и маркиз де Арланд поднялись в воздух на аэростате братьев Монгольфье в 1783 году. А таинственный «фурвин» вознёс подьячего в небо на пятьдесят с лишним лет раньше! Новая веха в воздухоплавании! Не только отечественной, но и зарубежной. И.А. Родных – владелец рукописи – посылает фотоснимок с неё в Мюнхенский музей изобретений и открытий. Текст с описанием полёта Крякутного переводят на немецкий язык и помещают на почётное место в экспозиции.
Начиная с этого времени Крякутный, чуть было не сожжённый церковниками за свой богопротивный полёт, начал многолетнее странствования по страницам книг и журналов. Попал даже в академические «Труды по истории техники» и энциклопедию. И это стало апогеем посмертной славы Сулакадзева.
Рукопись «О воздушном летании…» выглядела весьма авторитетно. Свои выписки Александр Иванович сопровождал ссылками на источники. Правда, историков техники смущало одно обстоятельство: никак не удавалось найти очень нужных «Дела воеводы Воейкова 1730 года» и «Записок Боголепова». А из них-то и почерпнул Сулакадзев описание полётов приказчика Островкова, кузнеца Черпак-Грозы и подьячего Крякутного.
Как это ни странно, но в течение почти пятидесяти лет рукопись «О воздушном летании…» ни разу критически не анализировалась. Не говоря уже о том, что никто не обращал внимания на грубые исправления в тексте. Лишь журнал «Современник» в рецензии на книгу А. Родных «История воздухоплавания и летания в России», вышедшего в свет в 1912 году, упрекнул автора за «… неизвестно для чего приведённые им совершенно ненужные в научном труде сведения о различных, знакомых каждому, верованиях… в летающие существа, Змея Горыныча и т.п.»
Только в 1956 году В. Покровская, сотрудница Института русской литературы, решила восстановить первоначальный текст в рукописи, скрытый под позднейшими правками. Результаты экспертизы оказались поразительными и вместе с тем закономерными.
Оказалось, что в 1745 году на воздушных змеях летал не «карачевец» (т.е. житель Карачевского уезда), а неизвестный «кавказец»! А под словами «Нерехтец Крякутной фурвин» скрывался… «немец крещёный Фурцель»!
Пройдёмся ещё раз по рукописи «О воздушном летании…» Открывается она цитатой летописного характера о применении бумажных змеев князем Олегом.
Историк Карамзин, приведя этот текст в первом томе своей фундаментальной «Истории государства Российского», сопроводил его ироническим примечанием… «в некоторых русских летописях прибавлено следующее забавное обстоятельство», справедливо полагая, что «бумажные змеи» были вставлены безвестными грамотеями-переписчиками XVII-XVIII веков. Сулакадзев примечания Карамзина не привёл, а источник, на который он сослался, относится к началу XVIII века и, естественно, не может считаться древним историческим документом.
Сомнения Карамзина были вполне обоснованы, поскольку бумага на Руси появилась в XIV веке, спустя почти пять веков после смерти Олега, и являлась тогда большой редкостью.
Воздушный шар был первым летательным аппаратом, который освоило человечество. Братья Монгольфье затратили большие средства и преодолели немало технических трудностей, прежде чем довели тепловой аэростат – «монгольфьер», как принято теперь его называть, до стадии практического использования. А они-то были людьми богатыми: владельцами бумажной фабрики.
Тепловой аэростат – аппарат сложный. А не летал ли Крякутный, то бишь немец Фурцель, на воздушном шаре, наполненным водородом? Одно время высказывалось и такое «предположение». На первый взгляд – всё очень просто. С высоты наших теперешних познаний. Достаточно взять газонепроницаемую материю, немного железа и серной кислоты. И можно лететь…
Вернёмся ещё раз в XVIII век. Аэростат профессора Шарля, наполненный водородом, поднялся в воздух почти одновременно с монгольфьером. Но перед этим профессору физики пришлось изрядно помучиться над проблемой как удержать газ в оболочке. Первые опыты были просто плачевны.
В первой половине XVIII века, в трудное для России время, правительству было не до воздухоплавательных опытов. Перед страной стояли куда более насущные проблемы. Но даже если предположить, что подьячий всё же добился поддержки местных властей, то это событие непременно нашло бы отражение при тогдашней канцелярщине в массе официальных документов. А не только в «Записках Боголепова».
Увы! Полёт не оставил ни малейшего следа в делах канцелярии рязанского воеводы за 1731 год. Не упоминается о нём и в работах Рязанской учёной архивной комиссии, созданной во второй половине XIX века. Хранят молчание и бумаги Синода, который якобы должен был рассмотреть дело о придании великому отлучению от церкви «еретика» Крякутного.
Как же всё-таки быть с таинственными «Записками Боголепова»? Продолжать искать в архивах? А что собой представлял сам Боголепов?
С.М. Боголепов приходился Сулакадзеву дедом со стороны матери. В молодости Боголепов якобы служил в канцелярии рязанского воеводы. Позже был полицмейстером в Рязани и «сочинил записки своей жизни, кои весьма драгоценны, о царствованиях и происшествиях». В его имении Пехлеце и родился в 1771 году Сулакадзев.
Все эти родословные сведения приведены в «Летописце Рязанском», составленным… самим же Сулакадзевым по выпискам из известных книг и рукописей. «Летопись» сама по себе не представляет никакой научной ценности, но прекрасно характеризует вкусы и интересы самого Александра Ивановича.
Больше всего его интересовали разные пикантные подробности из жизни «сильных мира сего» и «еретические», запрещённые церковью книги. Но среди этих «тайн» почему-то не оказалось уже известных нам полётов кузнеца и подьячего.
А что сообщают о Боголепове официальные документы? Как-никак полицмейстер – фигура заметная. Оказывается, в бумагах Рязанской воеводской канцелярии за 1705-1781 годы нет ни единого упоминания о «полицмейстере» Боголепове! Вот почему многолетние поиски его «Записок» оказались, как и следовало ожидать, совершенно бесплодными. Потому что придуманы были… самим Сулакадзевым.
Сулакадзев имитировал чужое восприятие событий как для описания заведомо отсутствующих исторических событий в своих «памятниках» славянского прошлого, так и для создания своих «открытий», которые вообще не поддавались проверке. Придумав «Записки Боголепова», он тем самым старался утаить свою причастность к выдуманным воздушным полётам.
Все свои рукописи, в том числе и «О воздушном летании…», Сулакадзев снабжал по возможности точной датировкой, которая действовала подкупающе на доверчивых коллекционеров, однако показывала его одностороннее и примитивное представление о хронологии.
Изобретя особый алфавит, Сулакадзев создал и свою лексику в виде набора испорченных церковнославянских и русских слов, ставивших в тупик многочисленных исследователей. Смысл слов был противоречивым и неоднозначным и, естественно, зависел от конкретного текста. Например, фамилию «Фурцель» превратил он в загадочное слово «фурвин», расшифровать которое тщетно пытались некоторые историки.
Чутко реагировал Сулакадзев и на все изменения общественных веяний. Вначале решил он запустить на воздушном шаре крещёного немца Фурцеля. Недалёкому Александру Ивановичу казалось, что так будет правдоподобней. После войны 1812 года, когда патриотические настроения в обществе усилились, заменил Фурцеля на «Нерехтеца Крякутного».
Сулакадзев не уничтожал рукописи. Он их создавал. Но ложь «во благо» тоже становится подчас мощной разрушительной силой. В этом повинен не один Александр Иванович. Семена, которые он щедро разбрасывал, находили благоприятную почву среди многих его доверчивых знакомых и вовсе незнакомых исследователей.
Все они не избежали обаяния его творческой и кипучей личности, хотя и принадлежали к разным историческим эпохам. Их доверчивость и создала поразительную живучесть произведениям Сулакадзева.
Труды Сулакадзева включены, теперь уже навечно, во всемирную библиотеку литературных фальсификаций. Из энциклопедии изъят подьячий Крякутный. А в рукописи «О воздушном летании…» единственным подлинным событием оказался полёт генерала Львова в 1803 году, с которого и началась история отечественного воздухоплавания.
Д. Алексеев, Действительный член Географического общества России
